Пророчество и темный наездник

У него не было времени дать глазам привыкнуть в темноте, и он больно бился, как слепая муха о твердые и холодные выступы, пока не споткнулся о что-то низкое и массивное. Не было времени и для того, чтобы привыкнуть к этому неуклюжему телу. С трудом заставляя двигаться непослушные руки, он не без труда нащупал на холодной и грубой поверхности маленький коробок, в котором что-то сухо перекатывалось. Пробужденная этим звуком мышечная память узнала спички, и наконец-то эти двое дохлых угрей, тянущие плечи к низу, перестали работать против него, позволив услышать долгожданное шипение и потрескивание. Крошечный огонек вырвал из тьмы небольшой кусочек пространства, и он облегченно выдохнул, узнав свое скромное убежище.

Недолгая жизнь пламени позволила ему зажечь черную свечу, разбудившую своих спящих сестер. И через минуту испуганная тьма поспешно рассеивалась и утекала в самые дальние и непроглядные уголки пещеры, уступая место мягкому свету свечей и окружившему их мистическому ореолу полумрака. Черные и красные, почти истлевшие и едва тронутые жаром пламени, десятки восковых истуканчиков высветили огромный ярко раскрашенный столб, уходящий в бескрайнюю тьму скалистого свода, словно он был центром вселенной. При взгляде на него, обычный человек поспешно отпрянул бы, испуганный огромной змеей, обвивающей радужный столб до самого верха, и пустился наутек, услышав в глухой тишине пещеры шипение. Но Анри не был им: его взор холодно провожал играющую пляску теней и воображения, зная, что змея не живая и шипение принадлежит не ей, но кипящему воску, упавшему в чашу с ритуальной водой.  Не пугали его и темные бурые пятна, окропившие земляной пол, и плоский каменный цилиндр, одновременно служивший основанием столбу и столиком с разной утварью. Кроме странных пятен, выступ был усыпан монетками, раковинами каури, кофе, зернышками, маленькими сластями и пах чем-то дурманяще-знакомым. Глядя на целые и наполовину пустые бутылки с сырым ромом и пару сигар, курящихся как благовония, память уплывает по жарким водам воспоминаний под упоительные звуки джаза.

Из этого томного погружения в себя вырывает нечто красное с белыми выступами, выглядывающее из глубины грубой глиняной чаши. Настолько отталкивающее на первый взгляд, оно с трудом дает определить мертвое это или живое… Переборов желание сильно-сильно зажмурить глаза и убежать, можно набраться смелости и увидеть, что это всего лишь полусъеденный хребет крупного животного, в котором мухи, уже ведомые его сомнительным ароматом, не видят ничего плохого. Чаша рядом с ним наполнена темной и густой как кисель жижей того же цвета, что и пятна вокруг. Под чашей и пятнами можно разглядеть почти стертые узоры и непонятные символы, почему-то вместо любопытства вызывающие легкую дрожь.

Слегка отойдя от увиденного и успокоившись, можно увидеть то, что тусклый свет свечей не дал разглядеть сразу. Основание столба усыпано не только монетками и зернышками… На выступе разбросано немало обглоданных костей, маленьких, кажется, птичьих, почти сливающихся с природным цветом камня, но вызывающим непоколебимое желание больше никогда не открывать глаза. Но Анри решительно прошел мимо каменного выступа, лишь на секунду моргнув, согласившись с мыслью о необходимости прибрать остатки трапезы.

Первая черная свеча, все еще покоившаяся в его руках, плыла вместе с ним по воздуху, развевая свои пламенные паруса. Они неспешно уходили в глубь пещеры, прорезая плотную и густую тьму и то, что она скрывала в своих недрах. Первыми маленький огонек выхватил цветастые флаги, расшитые блестящими чешуйками, бисером и камушками, своей мозаикой изображающие те же символы, что под чашей и пятнами. Такое нарядное убранство могло показаться необычным, если бы не то, что было изображено на нем. На одном флаге был стилизованный крест и трость, другой же, более зловещий, демонстрировал крест, но совершенно иного рода. Кости, череп и гроб не оставляли сомнений: кладбищенский. Это было бы почти страшно, если бы бусинки и блестки не сверкали так цветасто и весело, будто могли шутить с самой смертью. Пламя свечи заставляло их мерцать и переливаться, и подобно авроре ласкать мир вокруг разноцветными бликами.

Волшебный свет позволял увидеть два крупных пологих выступа на уровне груди, каждый под своим флагом. В их полумраке прятались силуэты свечей, в ту же минуту вспыхнувших стараниями Анри и осветившими содержимое ниши. В центре нише под самым страшным флагом установлен крест, помимо источающих благовония свечных смол окруженный чашами с церемониальной пищей, черным кофе, жареным арахисом и хлебом. В мисках под другим флагом были разломленные кокосовые орехи, шоколад, орешки, отрубленные куриные лапки и трубочный табак. Обе ниши содержали непременные бутылки с ромом и лучшие сигары, покрытые темными брызгами пятен так же, как и плотно запечатанные глиняные горшки в глубине ниши, где пыль тесно смешалась с монетами разных достоинств, бусами, амулетами.  Запятнаны были и крупные кристаллы, пропускавшие сияние свечей сквозь призму своих неровных форм, превращая маленький алтарь в причудливый калейдоскоп.

Когда загорелась последняя свеча, Анри собрал чаши с едой и с темной густой жижей, все кости, жуткий хребет, и без тени брезгливости вынес остатки былой трапезы из пещеры. Непривычно яркий дневной свет ослепил его на секунду, и он с трудом поборол желание прикрыть лицо руками, разбросав эти неприглядные вещи по земле. Дав глазам немного времени привыкнуть, он поспешно разложил чаши и кости у подножия деревьев и быстрым шагом вернулся в пещеру. В голове звенело, и время беспощадно отбивало дробь точно по его вискам.
Нужно было приступать.

Анри разделся и взял маленький барабан, обтянутый кожей козла, сеткой из узлов и расшитый ракушками каури.  Широкая полоска кожи его ремня облекла надплечье и старый барабан уютно ткнулся боком под его руку, как добрый друг. Тело и внутренняя сторона плеча чувствовали рельефность и тепло резного дерева. И Анри с упоением хлопнул по его пыльной мембране своей темной ладонью, к которой вскоре присоединилась и вторая, возвещая об открытии церемонии. Выстукивая четкий ритм, он еле сдерживал себя, чтобы не поддаться его соблазну. Сила ударов нарастала вместе с его желанием слиться с мерными звуками, пронзающими его тело приятными конвульсиями.

Больше не в силах сдерживаться, он выдохнул, и бушующий поток чувств вырвался песней вместе с его горячим дыханием:

«Папа Легба, отвори ворота.
Папа Легба, отвори ворота и дай мне пройти.
Отвори ворота, чтобы я смог возблагодарить лоа».

В мертвой тишине пещерного мрака его слова били сильнее, чем его руки терзали барабан. Они сбивали дыхание, и сердце бешено билось маленьким барабаном, вторя звукам своего большого брата.

Поддаваясь желанию, Анри пустился в пляс вокруг столба со змеей. Продолжая левой рукой негромко постукивать по барабану, правой он подхватил небольшой глиняный кувшин с водой, расписанный племенными рисунками. Пританцовывая, он создал струйкой воды очищающий магический круг вокруг шеста, чтобы отогнать злых духов прочь. Трижды пролив воду перед входом в пещеру, барабаном и перед столбом, он припал к нему губами, выказывая уважение духам и приглашая их войти в свой маленький храм. Отложив кувшин, он приветствовал священным мечом четыре стороны света, добрый барабан и центр его маленькой вселенной, с легкостью прорезая невидимые грани материального мира, чтобы впустить лоа.

Анри взял горсть муки из большого и ярко расписанного горшка, и вычертил на земле вокруг священного столба магические знаки для вызова духов, не забыв разметать остатки муки по четырем сторонам света. Зажигая свечи внутри круга, его руки тряслись, сдерживая мощь его духа, готовую вырваться из тела в экстатической пляске под оглушающий бой барабана. Последняя свеча милостиво загорелась, позволив ему открыть дамбу и выпустить стихию на волю.

Анри схватил церемониальную трещотку из бутылочной тыквы, обтянутую сетью ярких бус, и множество маленьких костей внутри нее яростно забились, выкрикивая мертвые заклинания. Он неистово ударил тыквой землю в центре ритуальных символов, призывая лоа спуститься на землю, и быстро отбросил ее прочь, чтобы позволить ладоням вновь истязать барабан. Его раскатистый рокот буквально заставил его потерять голову, каждая его клеточка сотрясалась в бешеном танце, и разум отошел в сторону, чтобы занять первые места и насладиться ролью наблюдателя. Первородные чувства взмыли на арену, и самые темные демоны подсознания открыли врата, вырвавшись наружу.

И он запел. Протяжно и чарующе, будто древние боги были его устами, и песнь его была старше самого мироздания, а язык мертв задолго до рождения жизни. Не нужно было понимать слов, чтобы знать – это зов духов, молитва, обращенная к неведомому.
Эпилептические движения Анри не давали поверить, что это всего лишь танец, зарождая самые немыслимые страхи, подобные первобытному ужасу наших предков, впервые увидевших мощь огня. На секунду время остановилось и слило воедино прошлое, настоящее и будущее, размывая вымышленные человечеством границы. Теперь он был выше людей, выше границ, выше себя.

В неистовстве он вынул крепко связанного белого петуха из темного мешка у стены, мгновение ока освободив его от пут, но птица не успела издать ни единого звука. Голова птицы пропала в темном проеме рта, и в ту же минуту, кровь брызнула во все стороны, омывая своими потоками обезумевшего Анри. Весь мир вокруг кружился, вертелся вместе с ним, стирая все понятное и человеческое из этой сцены. Тьма пещеры, символы из белой муки, красная кровь, мертвый петух и безумие смешалось в гремучем коктейле и в ту же минуту взорвалось, не останавливая карусели спятившего мира. Не чувствуя тошноты, Анри наполнил чашу кровью, проливая ее словно мертвое тело птицы было бутылью. Опустив петуха в центре символов перед столбом, он осушил часть жертвенной крови, еще немного пролил на землю, стараясь насытить духов ее силой. Мгновение, и порядком опустевшая чаша приземлилась в центре белых магических знаков, окропив обезглавленное тело петуха всплесками его собственной крови.

Вкусив жертвенной крови, Анри потерял контроль над собой, его глаза пустые и обезумевшие пытались вырваться из глазниц, а взгляд потерял фокус и стал размытым. Но губы, расплывшиеся в ужасающей улыбке фанатика, давали понять, что он принял в себя благодать духов. В тот же миг, его голова дернулась вперед, будто сокрушенная сильным ударом в затылок. Ноги Анри подкосились так сильно, что казалось он упадет, сломленный неведомой силой. Но этого не произошло, напротив, подгоняемый нечеловеческим страхом он стал бегать по кругу и размахивать руками в паническом ужасе. Его страшный крик будто разломил пещеру надвое, и земля затряслась. Яростное сопротивление пронзило Анри мучительной судорогой, и сокращающиеся до боли мускулы разрывали его на кусочки. Тело дико извивалось, будто взбешенная лошадь, пытающаяся скинуть наездника, но внезапно силы оставили его. Что-то хрустнуло внутри него, и Анри упал, словно ветка, сломленная ураганом.
Тишина пронзила полумрак пещеры, оглушая своей мертвой беззвучностью. Могучее и сильное тело Анри сжалось в хилый комок и теперь напоминало безголового петуха, отдавшего свою жизненную силу лоа. Казалось, теперь жизни в нем было не больше, чем в камне, окропленном кровью. Весь мир стал мгновением вечной тишины.

Но его глаза открылись, снова горящие огнем. Он с трудом встал, словно был древним ссохшимся стариком, лишенным энергии молодости. Его голова мелко тряслась, широкие и мускулистые плечи опустились вниз, ровная спина и сильная шея скрючились, будто придавленные горбом, колени подогнулись. Тело перекосило на правую сторону, он еле стоял, будто опираясь на невидимую трость. Теперь этот черный титан казался маленьким и жалким. Страх исчез из его карих глаз, отняв их цвет, но оставил в них нечто другое. Радужка стала белесой, как немигающее око мертвой птицы, а черный зрачок растекся бесформенной кляксой в этой мутной жиже. Но в этих страшных глазах пряталась невиданная мощь, что покинула молодое тело Анри, превратив его в ветхую тень былой энергии.

Нечто, завладевшее Анри, с трудом открыло его пересушенные губы, и из его рта издался скрип заржавевшего механизма. Негромкие и низкие звуки были мучительны для человеческого слуха, и тоненькая струйка крови вытекла из его уха. Но рот продолжал невыносимо скрежетать, не обращая на это внимания. Постепенно металлический лязг превращался в нечто, схожее с вымершими языками древних, словно пробивавшими границу в наш мир. Механический шум набирал силу, пока в его надсадном скрежете не стали различимы человеческие слова.

«Я… услышал… тебя… дух…», пронеслось в гробовой тиши.
Каждое слово давалось ему с большим трудом, и с еще большим их выдерживало ослабевшее тело Анри.

«Дитя… с духом искателя… помощник… в мире живых…»
Анри стал мертвенно бледным, словно обескровленный этой силой.

«Гедэлия… Найди ее… Торопись…», скрежещущий голос затих, решив сберечь остаток сил.



Собрав всю волю, наездник взял тонкий ритуальный клинок и не чувствуя боли вырезал на левой руке обессилевшего Анри послание:

 «Душа, спасенная от зла,
Спасет других, спасет себя.
Коль сможет дар судьбы принять,
То обратит всю злобу вспять.
Огонь в груди, огонь в глазах
И пламя пляшет в волосах,
Дитя пречистого огня
Навек освободит тебя.»

Выпитый до дна Анри упал на колени, подкошенный последним выдохом. Его истерзанные руки раскинулись по сторонам, выронив клинок в пыль пещеры. Ее тьма укрыла его густым одеялом.

Хотите продолжение? Подписывайтесь на обновления блога!

Я буду Вам благодарна, если Вы поделитесь этой записью: